Письма В.В.Розанова к Н.М.Михайловскому и П.Б.Струве

Предисловие и комментарии М.А.Колерова

Опубликовано: Вопросы философии. №9, 1992 г.


"Бросим счеты личные и обратимся к России", — пишет Василий Васильевич Розанов (1856—1919) в одном из публикуемых ниже писем. Пишет тот, в писаниях которого всегда преобладало "личное" и нередки были "счеты". Но демонстративная искренность парадоксалиста скрывала испытующий взгляд "естествоиспытателя", твердую волю и внутренний стержень человека, одолевающего хаос поверхностного бытия. Ему довольно легко было сыграть нигилиста и антисемита, ибо каждую черточку, формирующую его характер, взгляды или отшлифовывающую его общественный темперамент он исследовал и вырабатывал до конца, не стесняясь ни кружковой, ни публичной дисциплины. Розанов сознательно направлял на читателя весь поток жизненных противоречий, чтобы подавить в нем даже намеки на простоту рецептов, политических, литературных и иных определений. Человек не выдержал испытаний — и Розанов 1918—1919 годов уже не имел сил противостоять стихии, но многолетнее с ней противоборство сделало из него великого писателя и глубокого мыслителя.

Провинциальный учитель, он вступил на литературное поприще в правых рядах, победоносно завершавших разоблачение народнически-материалистической ереси и грозно выговаривавших "отцам-либералам" за потакание нигилизму. В начале 1890-х гг. и сам Розанов использовал свой дар заострения проблем для анализа "наследства 1860-х — 1870-х гг.", и столь удачно, что от Н.К.Михайловского до В.И.Ульянова революционеры спорили на протяжении нескольких лет: "от какого наследства мы отказываемся" Не выдающиеся догматические способности Розанова и не беспримерная преданность партийному знамени позволили ему обнаружить сердцевину проблемы, а известного рода "беспринципность", проигрывающая "положения" и "роли" идейных противников. “Мне ужасно надо было. существенно надо, протиснуть "часть души" в журналах радикальных: и в консервативнейший свой период, когда, оказывается, все либералы были возмущены мною, я попросил у Михайловского участия в "Русск. Богатсве".1 Розанов обратился к вождю народничества Николаю Константиновичу Михайловскому (1842—1904), однако, не как к "писателю" или редактору (в 1892 г. его карьера в "Русском Богатстве" была еще впереди), но как потенциальному врагу-конфиденту. Проповедь Розанова ответной реакции не вызвала. Письмо к Михайловскому (ЦГАЛИ. Ф. 308. Оп. 1. Ед. хр. 19) осталось документом не литературной, а личной его судьбы. Несколько лет спустя, в либеральном журнале сводя счеты со своими коллегами по охранительству, Розанов признавался: "Конечно, в радикализме есть бездна правды, конечно, в либерализме есть своя правда, хотя узкая и бедная". Но, как оказывалось далее, он искал в них не правды, а полноты: “В полноте этой пропитанности в общем консервативного миросозерцания идеями радикализма и частью либерализма, <...> в преднамеренных противоречиях, которые я оставил <...> я дал комплекс идей и чувств, в общем так переплетенных из начал зиждущих и разрушительных, свободы и деспотизма, что начало движения в нем дано, что болото стоячего консерватизма никак не может под него укрыться: как и безверие "либералов" и грубость "красных" — исключена".2

Впрочем, когда в начале XX века в России появились религиозные "либералы" (П. Б. Сгруве) и "красные" (В.П.Свенцицкий), парадоксальный консерватизм Розанова по-прежнему не встречал понимания. Почти двадцать лет продолжалась печатная полемика Розанова с Петром Бернгардовичсм Струве (1870 — 1944)3: моральные обвинения с одной стороны и публичные грубости — с другой. Но когда антисемитизм Розанова стал причиной его исключения из Религиозно-философского общества, именно Струве, десятилетия спустя после обращения Розанова к Михайловскому, поддержал давнюю инициативу писателя остаться ''человечески" — "над схваткой", протестуя против привнесения политики — в "философию".4 Ибо тогда уже политика, разжигаемая "личными счетами", не оставляла достаточного простора для взаимной ''пропитанности'' идеями друг друга. Апогей политического "падения" культуры, случившийся в 1917 г., одновременно лишил Розанова постоянного заработка в рупоре консерватизма — "Новом Времени". В публикуемом нами письме к Струве (ОР РГБ. Ф. 249. Оп. I. К. 6. Ед. хр. 43. Л. 1—2) Розанов, помимо обычных жалоб и просьб, развивал, с завидной готовностью к самым нелицеприятным вопросам, мысли, не оставлявшие его в эти годы.

Может быть, он, с высоты своего "охранительства" и правее его, первым, отметая возможные заподазривания, поставил проблему, к которой оказались мало подготовлены те, кому он адресовал "наивные" вопросы о Боге и признания в радикализме, для кого такое обращение поверх размежевании к абсолютным ценностям было невозможным, — проблему, с существованием которой способен согласиться лишь такой сильный и искренний человек, как Розанов: почему Россия погубила сама себя?

Примечания к предисловию

1 Розанов В. В. О себе и жизни своей. М., 1990 — С. 711. Опубликовавший цитируемый текст В.Г.Сукач полагает, что в письме 1892 г. содержалась просьба о сотрудничестве в журнале, и свидетельствует, что Розанов обращался с письмом к Н.К. Михайловскому и в 1898 г., на которое Михайловский таки ответил (С. 808).
2 Розанов В.В. Письмо к редакцию // Северный Вестник. 1897.  № 4. С. 90—91.
3 Итоги полемики см.: Струве П.Б. Patriotica. СПб., 1911. С. 138—146, а также "Литературные и политические афоризмы" Розанова в "Новом Времени" (1910—1911), частично перепечатанные Е.В. Барабановым в Примечаниях к изданию: Розанов В.В. [Соч. в 2 тт.] Т. 2. Уединённое. М., 1990. С. 669—672 (Приложение к журналу "Вопросы философии").
4 Материалы этой истории опубликованы Е.В.Ивановой в "Нашем современнике" (1990. № 10).


Н.К. Михайловскому

<Белый, 1892>

<1>

Милостивый Государь!

Прочел я Вашу статью в "Рус<ской> М<ысли>" (мар<т>), кое-что о Владимирове и Куликовском, Мечникове и др.1 И подумалось мне исполнить свое давнее намерение — написать Вам, познакомиться с Вами лично. По убеждениям — мы с Вами враги, но я не понимаю, почему бы не могли бытъ далеко не врагами лично: и иногда могли бы дружески обсуждать кое-какие темы <?>: впрочем, это не необходимо и для меня не первое; я просто потерял друга, недавно умершего К.Н. Леонтьева, человека, которого не видал я никогда, но успел полюбить его за его чрезвычайное чистосердечие в 2-3 месяца своего знакомства с ним (перед его смертью и только письмами)2: в том медвежьем углу, в коем я живу (кажется, впрочем, мне и СПб. показался бы медвежьим углом), мне просто стало скучно, слишком томительно, и вот я остановился на Вас, с которым хоть и ругатнёй, но от всей души и без задней мысли мы могли бы переброситься.
Так как личного более писать нечего, то буду говорить об идейном, на чем мы расходимся; для Вас: 1) благо личности и совокупности их, народа, primum; для меня — это основное, ненарушимое, что не может быть чему-либо пожертвовано, хоть и не непременно primum: но это равно по значительности всему, что где бы и <для> кого ни стояло как primum. Здесь разногласия никакого нет. Но вот, далее, все идет в диаметрально противоположные стороны.
2) Вы — атеист;
я — человек религиозный.
Для Вас внутренний религиозно-нравственный путь есть secundum, и не только secundum — но исчезающее secundum, что проходит в истории и прохождению чего мы должны помогать.
Передать Вам мои религиозные понятия я не сумею: убеждения не только растут из мозга, но из натуры и из жизни. Но всмотритесь в свою речь, и Вы убедитесь, что по крайней мере о религии нужно молчать: возьмите староверов; я сам живал в их деревнях, они матерьяльного нищенства не знают. Знаете, пауперизм невозможен в религиозной среде. И в самом деле, подумайте: твердый внутренней верой индивидуум; крепкая, строгая семья; ни тени шалостей на порядок, ни зародышей алкоголизма, — и неужели такая семья не справится со всякою нуждой, со всякими обстоятельствами: да ведь раскольников у нас преследовали, о них никто не пёкся, на них подати были двойные — и они были зажиточны; тоже татары в Симбирской и смежных губерниях.
Итак, неужели Вы Бога до того ненавидите, чтобы ради того, чтобы от него вырвать людей — готовы ввергнуть их в нищенство, в разврат, алкоголизм? Ради Бога, ответьте мне правду.
Вы скажете: школы заменят религию. Знаете, когда я был гимназистом, на моих руках умер доктор Троицкий от алкоголизма, добрый, умный, окруженный любящей семьей (мать, 2 сестры, брат): он поступил 16—17 лет в Казанский Университет, и студенты заставили его пить просто ради ухарства, чтобы не был "красной девушкой", — он не имел сил удержаться от случайного порока3: неужели же когда-нибудь для всего народа будет образование лучше, нежели чем для него был Казанский Университет? Итак, кто же спасет народ, какая строгая охрана?
Я встал на Вашу точку зрения, хотя для меня религия имеет сама по себе значение, значение для моего сердца и ума. Но рассуждать с моих точек зрения я не хочу Вас вызвать; я хочу, чтобы Вы обдумали все, что открывается Ваших точек.
Проповедовать Бога — Вы, конечно, не можете и не должны, раз его нет в Вас; но удержаться от отрицания должны.
Может быть, найдете "время и место" ответить мне. Ваш В. Розанов.
[Адрес: в г. Белый, Смоленской губ., в Прогимназию, Василью Васильевичу Розанову.]
Я перечитал письмо и опять взволновался: Вы чистосердечный человек, то я вижу, этому верю по Вашим сочинениям; но Ваша деятельность именно указанных мною пунктах — убийственна: все равно что вынимаете из организма человеческого нервную систему: мозг головной и спинной и все "белые мотающиеся ниточки", думая заместить это медными проволоками, "более осязательными и прочными".
Но ради Бога — не обходите моих вопросов даже невольно, по "литературным навыкам<"> отвлекаться в сторону".

<2>

Я, когда писал Вам, не дочитал Вашей статьи, и только сейчас прочел собственно о замысле Мечникова4. Честь Вам и слава за отпор ему и весь идеал полной жизни (стр. 223—24). Мы бы с Вами сошлись, я думаю, почти сходимся: не можете Вы — Бога ненавидеть и религиозного чувства в людях: Вы лишь этого не разделяете очевидно, не понимаете, не вмещаете его в себя. Но, знаете, есть профессии, кои безусловно ему предшествуют: ежедневная занятость, внимание ума и сердца. Журналист почти должен быть атеистом, не может вместить Бога, который не это и не то, но во всем и ото всего в то же время отделён (это может быть притяжение [во всех вещах есть, но не есть из притягивающихся вещей]).
Мы с Вами чуть-чуть знакомы: поругались — я в Моск<овских> Вед<омостях>, Вы в Русск<их> Вед<омостях>5, — но Вашу статью я прочел месяца 2 спустя после того, как она была написана.
Вот Вам Мечников всё-таки нравится: а я бы его негодяя повесил, за одно литературное его предложение. Страшная это вещь — уклон мысли: ведь это всё — в путях истории, ведь это всё — симптом. Нет, лучше иметь над собою безграмотного Аракчеева, чем просвещённых Ренана и Мечникова: от первого я душу свою схороню, и хоть надаёт мне зуботычин, оборвёт ухо в строю — но потом я помолюсь Богу, выплачу горе и утешусь. Но что я сделаю с умным Ренаном и Мечниковым, с убеждёнными людьми, которые видят мою душу, как и я их: они учёнее меня, вот они подходят ко мне с ножницами и убеждённо, тускло смотря своими свинцовыми глазами, совершают операцию, делая из меня скопца. — Это ужасно. И вот возможность идей, подобных <идеям> Ренана и Мечникова, делает меня скептиком насчёт науки и прогресса: нет уж, я лучше к старухам безграмотным пойду, которые меня накормят, согреют, хотя подчас и насмешат. Эх, Н.К., многого Вы не приняли в расчёт.
Настоящая Ваша статья превосходна: без каких-либо неправильностей, уклонений в опасности, коих Вы не предвидите. Это — чистая правда; защита — чисто лучшего; ограничение (науки) — правильное и в меру сделанное. С одной стороной лишь я не согласен — что счастье есть общая цель жизни: тогда ведь (это хоть и далёкий вывод, но верный) цель оправдывает средства. Зачем Вам единство цели: их много у человека, и они коренным образом разнородны (это не значит — противоположны) и равноценны. Человек полиморфен, а не унитарен, — вот Вам корень моей философии.
Я уезжаю на днях в город Елец Орловск. губ., против церкви Вознесения, д<ом> Рудневой, — это на случай Вашего ответа к В. В. Розанову6.


П.Б.СТРУВЕ

<.Петроград, весна 1917>

Петр Бернгардович!
Душа так потрясена совершившимся; так полна испуга за Россию и за все, чем она жила до сих пор, что отходит в сторону все личное, все памятки и "зазнобки души" перед великим, страшным и тоскливым. Потому — пишу. И хотелось безумно написать именно Вам около 5 марта7. Бросим счеты личные и обратимся к России.
Недели 2 я считал Россию зачеркнутой. С Ярославом Мудрым, Владимиром Мономахом, князьями Черниговскими. Тут дело не в революции и не в низложении этого лично Государя, а в том, что бурно и безумно рвется прийти на смену "бывшему": весь этот низкий, грубый, деревянный социализм на место живых тканей организма, пусть порочных, пусть ужасных — и все-таки живых. "Живая" даже "гниль" казалась мне лучше механики. Итак — погибло. Я ставил точку и клялся только ненавидеть и проклинать.
Может быть оттого, что я так сильно это чувствовал, недели через 2 у меня возникла реакция. И я почти сказал: "Очень рад!" "Теперь-то все и пойдет хорошо". "'Только теперь мы утрем нос социалистам, п<отому> ч<то> уже никто не будет нас подозревать, что мы "служим правительству". Ну и т.д. Мне показалась именно революция пунктом начала настоящей здоровой, а главное — сильной и побеждающей борьбы с революцией как "распадом". Просто, меня как осенило.
О всем этом я написал статью: "Истление царства (В утешение русским)". Но — не переписал. Не надеясь, где поместить. Если бы Вы согласились поместить в "Русской Мысли", я бы переписал и прислал Вам. Она стран<иц> в 208.
Теперь, когда я все сказал "дело", — немного поэзии. Дорогой друг: я так Вас люблю, давно, через год-два после полемики9, — за все то прекрасное и доброе, что Вы делаете для России, за все Ваши слова начиная с "Против Германии" в июле 1914 года10, за все "мелочи", где виден непрерывный добрый глас, устремленный на Россию. Если бы были русские люди таковы!.. Но в русских (много лет) я вижу только ненавистное России, только презрение и отвращение к ней: и это такое отвратительное барство, хуже коего не было и крепостное право. И революция — в одной 1/2 прекрасна: но в другой это есть отвратительный хлыст барина, бьющий по лицу свою "темную, порочную и невежественную мать", и это такое зрелище, хуже коего нет и не было во всемирной истории. — — — У нас — не всегда было служение России, самое любящее, почти покорное, с сознанием всего "убийственного" в ней, которое, конечно, есть и без чего, конечно, "верхи" ее общественные не были бы такими на самом деле почти "подонками".
Ужасно.
Мыслей много. — — Мне захотелось кое-что сказать. Статья написана мягко. Самое ее не "преступное" — некоторое сожаление к Государю, который был все-таки "наш Царь".
Ну, "да" или "нет" (я не обижусь и на "нет") — Господь да хранит Вас лично.

В. Розанов


Примечания   к письмам

1 Имеется в виду статья Н.К. Михайловского "Литература и жизнь" ("Русская Мысль". 1892. № 3. II о. С. 201—227), в которой шла речь о сочинениях И. И. Мечникова "Воспитание с антропологической точки зрения", "Возраст вступления в брак" и "Очерк воззрений на человеческую природу", а также публикациях профессоров Харьковского университета Куликовского и Владимирова в "Харьковских Губернских Ведомостях" от 6 и 19 февраля 1892 г., обсуждавших проблемы .научной выработки идеалов и влияния научного развития на нравственный прогресс.

2— Письма Константина Николаевича Леонтьева (1831 — 12 ноября 1891) к Розанову были опубликованы и откомментированы их адресатом в журнале "Русский Вестник" (1903, №№ 4—6), девять ответных писем Розанова опубликовали А.Л. Налепин и Т.В. Померанская в издании: Розанов В.В. Сочинения. М„ 1990 (С. 466—487).

3 Дмитрий Степанович Троицкий (ум. 1873) — шурин брата Розанова. Николая Васильевича. В "Опавших листьях" (Короб второй) Розанов вспоминал: "<...> это случилось в четвертом классе гимназии: умер Дмитрий Степанович Троицкий, нижегородский врач "для сапожников" (лечил одну бедноту), образованный человек и странным образом — мой друг, говоривший со мною о Локке, Маколее, английской революции и проч. и вместе страдавший (форменная болезнь) запоем".

4 —В упомянутых работах знаменитый биолог Илья Ильич Мечников (1845—1916) во ими повышения благосостояния человечества предложил "замедление вступления в брак" и "искусственное уменьшение числа рождений". Он писал: '"Прогрессивное развитие женщины должно совершаться в ущерб ее способности размножаться, выкармливать и воспитывать детей, совершенно подобно тому, как усиленная деятельность рабочих пчел, муравьев и термитов могла явиться не иначе, как вместе с появлением бесплодия..." Михайловский заключал по этому поводу: "Он ничего не пожалеет ради науки и не побоится санкционировать какое бы то ни было уродство. Велика бела уродство! Человек и теперь есть "обезьяний урод", архивная старушка без рук, без ног живет — и ничего: владеет умственными способностями, а чего ж человеку больше нужно?" // Михайловский Н.К. Литература и жизнь. С. 221, 226.

5— Библиографическую сводку о полемике Михайловского и Розанова см.: Барабанов Е.В. Примечания // Розанов В. В. [Соч. в 2 тт.] Т. 2. Уединённое. М., 1990. С. 647—648. Розанов имеет в виду статью Михайловского в "Русских Ведомостях" от 25 июля 1891 г. "Письма о разных разностях" и свою в "Московских Ведомостях" от 20 июля 1892 г. '"Может ли быть мозаична историческая культура?"

6— В.Г. Сукач свидетельствует: "Первое письмо Н.К. Михайловскому с предложением сотрудничества Розанов написал в 1892 г., но Михайловский не отреагировал на это предложение", и упоминает о новом обращении Розанова к Михайловскому в 1898 г., на которое тот отозвался письмом от 11 марта 1898 г. (Сукач В.Г. Комментарии / / Розанов В. В. О себе и жизни своей. М., 1990. С. 808. Ср.: Там же. С. 71 и 727).

7— 2 марта 1917 г. Николай II отрекся от российского престола.

8— Такая статья в "Русской Мысли" не появилась. Новое письмо Розанова к Струве, датируемое февралем 1918 г., с просьбой о публикации в "Русской Мысли" опубликовано в России В.Г.Сукачем: Там же. С. 680—682.

9— Имеется в виду статья Струве "В.В. Розанов,, большой писатель с органическим пороком" ("Русская Мысль", 1910. № II) по поводу его книги "Когда начальство ушло" (СПб., 1910) и ответ на нее Розанова в "Новом Времени" от 25, 28 ноября и 9 декабря 1910 и 12 января 1911 гг . частично перепечатанный Е.В. Барабановым в Примечаниях к изданию: Розанов В.В. [Соч. в 2 тт.] Т. 1. Уединенное. С. 669—672.

10— Речь идет о статье П.Б. Струве "Чему война учит и к чему она обязывает?" (Отечество. 1914. № 4. С. 65—66).

вернуться в общий каталог